«Инвестпроцесс всегда нестандартен — иначе мы бы не были нужны»

Год назад в структуре правительства Хабаровского края заработало министерство инвестиционной и земельно-имущественной политики, соединившее в себе функции управления существующим имуществом и стимулирования процесса создания новых объектов. О том, какие нетривиальные задачи при взаимодействии с инвесторами приходится решать ведомству, каких механизмов не хватает для привлечения капиталовложений в Хабаровский край и когда все будет готово к тому, чтобы инвестиционный процесс шел при минимальном участии чиновников, рассказывает министр Юрий Чайка.

— Прошел год, как через слияние комитета по инвестициям и минимущества было создано ваше ведомство, «зверь о двух головах», выполняющее как минимум две задачи: создания нового и рационального распоряжения старым. Сейчас вам уже понятно, которая из них важнее?

— Если говорить о «головах», у нас их даже больше: пять — по числу основных направлений деятельности. Но если остановиться на двух, то нужно понимать: это не противоречащие друг другу цели. В конечном счете все упирается в формирование бюджета. Задачу управления имуществом, работу, можно так сказать, «пассивную», можно также разбить на две подзадачи. С одной стороны — создание источников дополнительных доходов через вовлечение имущества в оборот. С другой — экономное, рациональное использование имущества, минимизация расходов бюджета на содержание имущества. «Активная» задача направлена на стимулирование инвестиций. Над этим работает все правительство, наша часть — систематизация и налаживание межведомственного взаимодействия, без которого не обойдется ни один инвестиционный проект. Плюс к тому мы курируем работу институтов развития — АНО «Агентство инвестиций и развития Хабаровского края», АНО «Дальневосточное агентство содействия инновациям», АО «Корпорация развития Хабаровского края». 

— И все-таки не пойму, какая задача важнее для министерства — сохранение старого или создание нового?

— Когда нас только собирали в новый орган исполнительной власти, а сюда я пришел из инвестиционного блока, то, конечно, я отвечал: «Инвестиции». Но если говорить с точки зрения формирования бюджета, принципов построения бюджетной экономики,— важны все задачи, делить их по степени приоритетности нельзя. Есть то, чем мы должны управлять: у нас приличная краевая казна, большой имущественный фонд, довольно много земель в собственности субъекта РФ. От этого никуда не уйти, и, например, в сельском хозяйстве грамотное управление землями, чем мы и занимаемся — это фактически и есть инвестиционный процесс. Все в государственном управлении тесно связано.

— План по привлечению инвестиций на 2016 год имеют больше десятка краевых структур. Может быть, раз этим занимается множество ведомств, и отдельного министерства инвестиций не нужно было создавать? 

— Исторически так сложилось, что отраслевые органы: министерства промышленности, связи, сельского хозяйства и так далее — курировали реализацию инвестиционных проектов в своих сферах. Смысл кураторства — оказание всяческого содействия проекту. 

— Почему бы этим не заняться вашему министерству?

— Можно, наверное, поставить нас ответственными за все проекты. Но без понимания механизма такого курирования сложно было говорить, как это можно сделать. С конца 2015 года у нас появился утвержденный регламент межведомственного взаимодействия при сопровождении инвестпроектов через механизм «одного окна» — собственно, этим и занимается «Агентство инвестиций и развития Хабаровского края». Мы рассчитываем, что в течение 2016 года перейдем на другой способ курирования инвестпроектов. Не будут исключены органы власти как таковые, но любой инвестпроект — продукт межведомственный, и мы должны, наверное, не курировать, а просто координировать работу. Не хотелось бы, чтобы такая координация превращалась в сбор отчетов и выдачу поручений.

— Разве это не неизбежная часть работы чиновничьей структуры?

— Неизбежная. Но важно, чтобы она не стала основной частью работы. Основная часть — это решение задач инвесторов. А они непредсказуемы, их невозможно запланировать, прописать и формализовать. Да, понятно, можно выдать в оговоренный законом срок земельный участок, но даже здесь начинаются развилки из условий: «если земля готова», «если участок сформирован», «если есть инфраструктура». И это все превращается в большой межведомственный ком. 

— Его-то вашему ведомству и раскатывать?

— Это будет достигаться через исполнение регламента взаимодействия в рамках «одного окна», которым мы фактически и являемся — «Агентство инвестиций и развития» здесь  наши руки. Начинаем мы с формализации заявки инвестора, это неизбежно: задаем стандартные вопросы, инвестор — дает стандартные ответы. Появляется своего рода перфокарта на каждый проект. А дальше отраслевой орган власти получает прописку как участник сопровождения инвестпроекта — с очерчиванием круга того, чем конкретно он должен будет заниматься. Сейчас многие отраслевые министерства уже являются локальным «одним окном» для инвестора, а к нам обращаются для решения конкретных вопросов. Это нормально. Но единой системы не было — в 2016 году как раз и должна начаться систематизация этой работы. Мы, к примеру, всех резидентов территорий опережающего развития (ТОР), которые еще не вошли в регламент «одного окна», попросили туда войти. Поскольку это первая задача на текущий год — практическая реализация ТОР.

— Вы сказали, что задачи, которые встают перед инвесторами, зачастую нетривиальны. С какой самой необычной проблемой приходили к вам инициаторы проектов?

— Как пример — сопровождение проекта тепличного комплекса российско-японской JGC Evergreen. Когда они входили в Россию, АНО «Агентство инвестиций и развития» занималось самым широким кругом оргвопросов — от назначения и проведения встреч до анализа местного рынка овощей и салатов. Это была хорошая школа. По ходу строительства у инвесторов были проблемы, связанные с процессом получения проектно-сметной документации. Тогда затормозилась выдача заключения госэкспертизы, и мы звонили в Ярославль, где проводилась экспертиза, звонили компании-подрядчику в Москве, с ними встречались, составляли планы работы на месяц, где прописывали функции каждого, только чтобы проект заработал в срок. И вообще уровень внимания к проекту был очень высок: губернатор тогда лично поручил много задач всему правительству, чтобы огурцы JGC Evergreen появились вовремя и в срок, чтобы инвестор был доволен. 

— Он, говорят, их так полюбил, что теперь часто ест.

— Так и я их ем, и все рады, что наконец-то появились свои собственные высококачественные овощи. И это, возвращаясь к проекту JGC Evergreen, был пример нестандартного подхода. Потому что могло бы быть и так, что максимум, где инвестор столкнулся бы с краевыми органами власти — это, скажем, в рамках осуществления строительного надзора по объекту перед его введением в эксплуатацию. Мы могли бы и не знать инвестора. Но мы погрузились в процесс. Выезжали туда каждую неделю, по несколько раз в день стабильно созванивались с представителями инвестора. И в результате мы понимали даже, где и в каких машинах движется нужный для проекта груз. 

— Это самый яркий пример?

— Подобное можно вспомнить по очень многим проектам. Например, по индустриальному парку «Авангард», еще одному резиденту ТОР «Хабаровск», мы помогали в привлечении федеральной субсидии на строительство газопровода и участвовали в переговорах с банком, который финансировал проект, — ему было важно получение субсидии из бюджета, это даже ставилось как условие для дальнейшего кредитования. И когда любой из проектов начинается, в планах, разумеется, не прописываются такие практические вопросы, как, например, «когда приедет насос» или «почему не будет сдана вовремя проектно-сметная документация». Но они возникают. Поэтому я всегда за формализацию процесса только на начальном этапе, а дальше — он всегда нестандартен. Иначе мы бы и не были нужны.  

— А часто к вам в кабинет заходят инвесторы?

— Бывает каждый день.

— Получается, как бы ни выстраивалась система, без участия высшего руководства все равно ничего не работает?

— Это наш российский менталитет: сначала пойти к главному, потому что есть мнение, что пока начальник не скажет, никто ничего делать не будет. Вот, например, был звонок. Нужно оказать содействие в выходе на иностранный рынок по сбыту продукции. Я говорю: пожалуйста, «одно окно» — звоните, а лучше зайдите на сайт, нажмите всего одну кнопку, заполните заявку. Интересно же всегда протестировать, как работает система без нас. Да ты знаешь, говорит мне собеседник, я привык по старинке, мне нужен звонок, мне нужно личное общение. Такое пока происходит довольно часто. Однако вспомним, как внедрялись банкоматы, — сейчас же не только не ходят в кассу, но и вообще предпочитают деньги держать на карточке. Аналогия, может быть, не совсем точная, но привыкание к любой новой схеме должно пройти. И мы хотим, чтобы система работала без нас.

— Готовы к самоликвидации?

— Я буду счастлив, если наступит время, когда чиновники будут не нужны. У чиновников укрупненно ведь всего две задачи — реализация полномочий и распределение ресурсов, чтобы все крутилось. Нельзя говорить об уходе, но можно говорить о минимизации задач, которые решаются на государственном уровне, и их переходе в коммерческий и некоммерческий сектор. Когда торговля и сфера услуг ушла в рынок от государства, отрасли и потребители только выиграли.

— Вы упомянули звонок с просьбой оказания содействия выхода на иностранный рынок. Есть мнение, что любые крупные проекты на Дальнем Востоке могут только тогда состояться, если выйдут за пределы страны. Вы с такой оценкой согласны? 

— По крупным проектам, производящим продукцию, — однозначно должна быть ориентация на Азию с опорой на нашу логистическую инфраструктуру, которая могла бы эту продукцию туда доставлять. Но здесь есть нюансы. Например, завод «ТехноНИКОЛЬ» по производству строительных материалов — он, во-первых, заместил азиатский рынок у нас, а во-вторых, имеет планы вывода на экспорт. И все-таки сначала был решен вопрос с внутренним рынком — продукция уходит вплоть до Восточной Сибири. Начинать проект, изначально ориентированный только на азиатский рынок — это, наверное, довольно рискованно. Нужно иметь твердые длительные контракты как минимум. А нам в этом плане нужно начинать с другого — со стимулирования иностранных инвесторов, занимающихся вывозом ресурсов с Дальнего Востока, на организацию глубокого передела здесь, на нашей территории, и экспорту продукции, а не ресурса.

— Был у нас, кстати, анонсирован подобный проект — по строительству завода битумных материалов китайской группы Bitumina. Что с ним сейчас?

— Мы, мне кажется, даем большую информационную жизнь инициативам. Пресса так устроена, конечно — часто выдает в новостных лентах фактически меморандумы. Bitumina — это был меморандум. Инвесторы приезжали, смотрели, выбирали. Но возникли какие-то вопросы внутри корпорации — и длительное время они на нас пока не выходили. Сейчас планируется ряд новых переговоров по данному проекту. Вообще инвестор, а чаще в нашей терминологии инициатор проекта — это довольно капризный субъект. 

— Еще есть примеры того, что были встречи, анонсы, предварительные договоренности, а потом вдруг — и не случилось? Куда делся, например, «Трест Запсибгидрострой» — они хотели строить завод шпунтированных конструкций под Хабаровском?

— «Запсибгидрострой» переориентировался на то, что для проекта в приоритетном порядке нужен выход к морю, доступ к причальной стенке. Мы предложили варианты размещения проекта в Советской Гавани, ждем решений. Так что работаем с ними, но позицию по заходу в площадку «Ракитное» они изменили. 

— Получается, ТОР не панацея?

— Потребности инвестора — очень индивидуальны. Хочется, конечно, иметь какой-то универсальный инструмент, которого больше нет нигде, но ТОР — это путь, по которому пошли многие страны, этот режим понятен инвестору, но мы разрабатываем свои «фишки». Я бы, например, хотел, чтобы у нас были прямые порядки участия края в создании инфраструктуры для каких-то проектов — без привязки к ТОР или с привязкой к ним. Но хотелось бы иметь возможность точечно давать инвестору средства на паритетной основе для решения инфраструктурных вопросов. За границей это делается вполне успешно. Есть аналогичный федеральный механизм, но он с ограничениями. А я говорю о ситуации, когда есть инвестор и есть проблема — и она касается только его, это конкретная узкая задача. Нужна оценка эффективности, дающая понимание того, сколько регион может вложить и сколько получить. 

— Что мешает оценивать все это сейчас?

— Да ничего не мешает, и я уже поставил соответствующую задачу — этот порядок разрабатывается, пока только для ТОР, но ничего не мешает при его успешности распространить на другую инвестиционную деятельность. Традиционно в стимулировании инвестиций существует механизм предоставления налоговых льгот — понятный механизм, к тому же не требующий прямых бюджетных затрат. Это пассивная позиция. Но иногда, чтобы проект подтолкнуть, нужно что-то вложить. Это только идея, и пока не совсем ясно, как это внедрить в правовую базу и в практику. Это и могло бы стать «фишкой» Хабаровского края. 

— А в чем вообще конечная задача инвестиций, за что мы бьемся, можете сформулировать?

— Инвестиции нужны не ради самого слова, конечно, а для выполнения трех взаимоувязанных задач — формирования и пополнения доходов бюджета, за счет которого финансируются основные социальные гарантии, создание новых рабочих мест, соблюдение норм действующего законодательства и экологической безопасности. Можно иметь огромные инвестиции, но не иметь ничего в бюджете. Например, большие инвестиции в оборудование могут быть оформлены в аренду — это не создание основных средств, а значит, и не налоги. Я понимаю, что любой предприниматель вправе всеми законными способами оптимизировать свою деятельность и минимизировать потери, а государство — обеспечивать пополнение бюджета. Соблюдение этого баланса и есть наша совместная задача.